Георгий Гачев
Издательство "Водолей" начало новую серию "Сон Серебряного века"
В новую серию войдут книги современных поэтов, продолжающих
традиции эпохи, которая, по мнению Евгения Витковского (инициатора серии),
"еще не исчерпала своего запаса жизненной энергии" и все более
актуализируется в связи с кризисом постмодернизма. "Сон серебряного
века" - строка из стихотворения Леонида Латынина; его сборник "На
склоне света" - первый в серии.
Про стихи поэта мучительно писать рассудительной прозой. Они ж сами за себя
говорят, да и больше, чем сказано, - в стихах "один пишем, а в уме" -
сколько? - не два, а бесконечность. И потому взял бы да цитировал: что пришлось
по душе и уму, в резонанс тебе, что восхитило, а что остановило задуматься...
Но и интересно умом разобраться, отдать себе отчет в том: на какие рубежи вышел
твой собрат по труду в Слове - "духовный труженик, влача свою
веригу". Тем более что стихи Латынина - это поэзия думы: в ней образ
интеллектуален, есть "мыслеобраз".
"На склоне света" - как понимать? Может, так: как на склоне горы
бытия и познания, куда восходил всю жизнь? Вспоминается тютчевское:
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней...
... Но и мыслим проникновеннее.
Вроде бы достигли возраста - стадии мудреца-"аксакала", кому уж
положено быть постигшим смыслы жизни... Ан нет: все разверзто в новой
вопросительности. Вот запевное четверостишие сборника, что задает тон и музыку:
Мы были вместе до земли и воли,
До этих дней, текущих никуда,
В еще не обозначенном глаголе,
Бесформенном, как воздух и вода.
"Земля и воля" - название движения народовольцев. Но, поставленное в
ситуацию кануна Творения, до сотворения "земли", оно расшифровываемо
и как момент до сотворения человека, с приданной ему "свободой воли".
В этом "срезе ткани" нащупывается уже особая стилистика Латынина: она
и вперед, и назад стягивает "начала и концы", а в общем - на
сквозняке бытия. Недаром лейтмотивное слово у него - "сквозь":
Сквозь пространства, дома и даты,
Сквозь туманы
бесполых тел,
Все бредем без любви и Бога,
Не вперед бредем,
не назад...
На сквозняке розы ветров Бытия - место неуютное для тела, но для души поэта -
славное: трепетать бабочкой, стрекозой - место обзорное и равновесное
по-своему. И вот выхожу на удивляющее стечение в голосе Латынина нервной
вопросительности, открытости и нерешенности вечных вопросов Духа - и покоя
мудрой ровности. Этот секрет сам автор обнажает в завершающем стихотворении
книги, которую поэт так аттестует: "Эта книга диалога, суеты и маяты".
И середь вот этой свалки, этой
судороги, боли, дележа и куража,
Смуты, лепета и крика, мировой державы бранной.
Я люблю, дышу, страдаю, это жизнью бестолковой бесконечно дорожа,
Этой жизнью безымянной, жалкой, грешной, краткой, странной,
Различимой на полвзгляда, но до одури желанной.
В сантиметре от акулы, дога, гарпии, терьера, на полвзмаха от ножа.
Но раз на всемирном сквозняке вибрирует дух, то отовсюду налетают ассоциации:
"Стоять достало безутешно мне// Над прахом бедуина и Катулла". А
стихотворение это начинается диалогом с Блоком:
Фонарь разбит, аптека опустела,
На улице туман и та луна...
В поэзии Латынина элегантные брачевания идей отдаленных открывают возможные
смежности явлений: "визги нежных сатурналий". Любит автор такие
полярные сочетания: "Наконец-то будет детство, // Что мне нынче по
плечу", "Чтобы подняться на любое дно".
Мир полон превращений, и всякое утверждение поэт сам весело снимает. Это тоже
излюбленный вектор - "наоборот": "И меж эпох протянутая нить, //
Как света луч во тьме наоборот..."
Удивила меня также эмоциональная приглушенность: в рельефе строк нет знаков
восклицания, вопрошения, многоточий, но ровность - как русских равнин, где лишь
холмы запятых, пути-дороги тире да долы точек. Но это не вялость и, если
прислушаться, взволнованность есть, но воля напряжена - упруга в самообуздании,
и возможные восклицания и вопрошания переданы в синтаксисе повествовательных
предложений. Так редкостны ныне целомудрие и стыдливость в выражении чувств,
как вот в таком страстном тексте:
Миска каши да чашка чаю,
Лодка красная на берегу,
Я скучаю по тебе, я скучаю,
наскучаться никак не могу...
Я тебя в свою шерсть зарою,
Твои руки, плечи и грудь.
И упрячу в слова, как в Трою,
Чтоб открыли когда-нибудь.
Медведь - и личный тотем Латынина, как и всего народа русского, кто родом из
лесных мест Севера Руси. И себя медведем вочеловеченным ощущает он и в прозе. В
романе "Спящий во время жатвы" медведь-человек у него персонаж, и в
стихах много "берлог". Так вот "кентавричен" лирический
герой стихов Латынина: то крылышками трепещет на сквозняке ветров, то тяжко
дремучим лесовиком прорастает из толщи матери-сырой земли, увесист и надежен.
Я доиграл единственную роль,
Роль берега для бешеной воды.
И в современной "яческой" лирике атомарных индивидов у Латынина часто
голосят "мы" и "мы с тобой" как субъект самовыражения, и
это близит его лирику с хоровой поэзией, что и в античности, и в пушкинской
традиции стихов "для вас, о други!.."
На много еще интересных соображений наводит эта книга стихов Леонида Латынина.
Со-ображайте и со-беседуйте сами, читатель.
Московские Новости №6 за 2006 год (17.02.2006)