В.М. Василенко

«О книге Леонида Латынина  «ИСКУССТВО РОДА  или основные сюжеты русского народного искусства»

У нас много написано книг, статей, создано альбомов, посвященных народному русскому искусству. Еще В. Стасов в своей замечательной, но потом отчасти забытой работе "Русский народный орнамент" /СПБ, I872/, первый высказал мысль о значительности и глубине русского народного искусства, по существу, он первым обратил на него внимание. Различные ученые, главным образом, уже советского времени, такие, как В.С.Воронов, А.И. Некрасов, А.В.Бакушинский обратились к изучению народного искусства, рассматривая его художественные особенности и тем самым, продолжив во многом Стасова, заложили основание той науки, которая изучала народное искусство. После их исследований, теперь ставших классическими, стало ясно высокое значение народного мастерства, высота и значительность народной художественной культуры в мире создаваемых крестьянством вещей. В первой половине XIX века ученые, поэты, художники знали и понимали значительность народного творчества, но воспринимали его лишь в его устном виде: были открыты красота и сила русских сказок, красочность былин, их историческая цельность, меткость и острота поговорок и мудрость загадок; к ним присоединялись замечательные создания народной поэзии: песни, запевы, притчи, тексты и смысл различного рода обрядов, поверий, которые несли в себе высокую поэтичность. Но изобразительное декоративное искусство, украшавшее вещи крестьянского быта: утвари, инвентаря, одежды, мало привлекали внимание и как бы оказывались вне интересов исследователей, художников и писателей.  Великолепие ковшей, с их удивительными скульптурными формами, красочность росписей прялок и иных предметов, выразительность того, что мы сейчас определяем как явление древнего по своим истокам геометрического стиля, выраженного в резьбе по дереву, в росписи, в одежде (вышивке и ткачестве), просто ещё не «видели». Проходили мимо. Даже такой художник, казалось бы, близкий к народному  быту, к крестьянской жизни и доле, как Венецианов, никогда не изобразил ни валька, ни прялки, не обратил внимание на прекрасную резьбу на крестьянской избе: безусловно,  он их видел, но ещё не настало время признать всё это явлениями большого искусства.  Должна была появиться работа Стасова и произойти создание того "центра" в Абрамцеве, где благодаря Е.Поленовой и Е.Мамонтовой, не началось собирание крестьянских вещей, но появилось подлинное понимание их высокой художественной ценности.

Среди этих изделий выделялись своей привлекательностью - красочностью, оригинальностью формы народная игрушка. Она была деревянная, глиняная; ее продавали на базарах и ярмарках страны, в деревнях и городах; места, где выделывались игрушки скоро стали обращать на себя внимание. Исследователи с интересом обращались к ним. Народная игрушка стала узаконенным явлением, ею заинтересовались художники и ученые. В коллекциях она стала занимать почетное и не малое место. Обращалось внимание на поразительное с одной стороны разнообразие форм игрушки, с другой — на устойчивость ее сюжетов. В одних группах игрушек эти сюжеты были немногочисленны, в других, как, например, в широко известной игрушке Богородской, вблизи Троице-Сергиевской лавры, сюжеты были необычайно разнообразными, отражая разные стороны крестьянского и городского юмора; их образы сопровождались чертами меткой наблюдательности, порою юмора и в целом — неповторимостью выполнения, прекрасным чувством материала. Мастера, делавшие игрушку из дерева, а всего больше из глины, превосходно чувствовали и "понимали" качества и свойства, красоту материала и в то же время техника изготовления игрушек, как правило, была удивительно простой и незамысловатой. Игрушка – всегда недорогая (сложных игрушек в народном искусстве не делали, а если они и появлялись, то были навеяны образцами городского искусства, возникали под влиянием художников и никогда не прививались) была целенаправленна в широкому крестьянскому, отчасти низовому городскому потребителю; попадала крестьянская игрушка, что объяснялось её красочностью, и в дворянские и иные социальные круги. Хорошо известно из источников, что русским царям (мальчику Петру и его брату Ивану) покупали простые народные игрушки, которые делались в Троице-Сергиевской лавре. Игрушка была любима всеми слоями русского общества, но больше всего и ближе всего она, конечно, была ее создателю — крестьянству.

Игрушка была любима детьми и принята ими повсеместно. Не было больше радости для ребенка, чем получить звонкую глиняную свистульку в виде конька, птицы, женской фигуры и деревянную игрушку коня-каталку или изображенья мишки, столь любимого у нас на Руси. Игрушка всегда сопровождалась сильной, звучной окраской, привлекала ею, радовала выразительностью своей простой формы: ребенку было легко брать ее в руки и играть с нею. Игрушка представляла и весьма необычный род творчества в мире крестьянского искусства, оно было, как хорошо известно, органично соединено с бытом, с украшением нужных, необходимых в крестьянстве вещей: таким образом, красота проникла во все стороны жизни: она была и в ковше и скобкаре, и в деревянной резной избяной доске, и на прялке, и на вальке, и в одежде, и на санях и возке; даже ткацкий станок украшался сильным и действенным по своей образности орнаментом. Одна только игрушка выделялась из этого бесконечно разнообразного мира тем, что только она не была связана непосредственно с вещами.

Игрушка как точно определила это наука, была своеобразной малой народной скульптурой: простой по выделке, обобщенной по форме, простой, но сильной в раскраске, обладавшей многими поэтому пластическими и декоративными особенностями. Из старых ученых больше всего внимания игрушке, как большому явлению искусства, посвятил А.В.Бакушинский, определяя ее как «разновидность примитивной пластики». Он пытался четко сформулировать черты примитива, выраженные в народной игрушке. До него работали и другие, но никто так ярко и полно не характеризовал художественные особенности игрушки, как он.  Писал об игрушке еще раньше, но немного, и В.С.Воронов. Потом к ней обращались и обращаются и многие учёные. Интерес к игрушке не ослабевает, Она также неизменный участник многочисленных выставок народного искусства. Ей посвящены альбомы и монографии, статьи и заметки. Но несмотря на это, очень многое в ней остается невыясненным и нераскрытым. Если в какой-то мере освещены ее художественные, пластические и красочные стороны, то вопросы ее содержания известны и исследованы меньше. Хотя уже давно исследователями обращалось внимание на то, что большинство игрушек, частично дошедших до нас деревянных, и, главным образом, глиняных — таят в себе образы более широкие и глубокие, чем те, что они обозначают. Так, такие ученые, как Л.Динцес, высказывали, да и В. Воронов и А.Бакунинский тоже, о том, что в их образах сохранены отзвуки древнего язычества, заключена "память" о далеком прошлом: о верованиях и суеверных представлениях народа. Пo мере разработки этого вопроса оказалось, что он значителен, очень серьезен и образы народной игрушки часто имеют в своей жизни и происхождении не только многовековую, но и тысячелетнюю давность, порою и еще более древние. Игрушка соединила в себе две удивительных черты: с одной стороны она часто по форме оказалась очень древней, сравнимой с образцами, скажем, даже ранне-античного времени (таковы сходства многих женских глиняных фигурок с известными и ставшими знаменитыми фигурками дев-жриц (богинь со змеями) из Кносского дворца на Крите, открытые известным археологом Эвансом), с другой стороны игрушки оказались наполненными удивительной жизненностью, которая делала их родными для каждой эпохи, несмотря на их столь длительное существование и незначительные изменения, которые происходили в их формах. Глиняный и деревянный конек-свистулька всегда предельно обобщены по форме, выразительны; мастер не передает никаких деталей, но сосредотачивает наше внимание на голове конька, на его морде и гибкой шее; туловище дается предельно обобщенно, просто, и мы в дальнейшей форме словно "угадываем" облик конька. Его образ перекликается, например, с изображениями бронзовых коньков-подвесок у древних славянских пленен вятичей, радимичей, кривичей и других XI-ХШ вв. Сходство поразительное. Такие же изображения, но в дереве и глине мы видим на игрушках Русского Севера, в ряде игрушек Городца, в многочисленных и необычайно разнообразных игрушках, выполненных из глины, Абашева, Филимонова, Вятки (Дымкова) и многих других. И везде в них выражен древний, полный большой содержательности и подчас достаточно сложный мифологический образ. Он, конечно, уже давно позабыт, утерян, но усилиями ученых приподымается завеса над тайной, и мы начинаем видеть то, что с первого взгляда уже не видно. Также часто и древен их орнамент: это примитивный геометрический узор, такой же, как и многих археологических изделий, не только на древней скульптуре, но и вообще на изделиях самого разного типа и назначения. Эта древность орнамента игрушек отмечалась многими, и он, как правило, сопровождает наиболее древние по форме и образу игрушки. Так просты и предельно лаконичны в своей сильной и крепкой окраске северные деревянные и глиняные коньки; в Горьковском крае наиболее примитивные деревянные коньки делались в Лыскове и Яковлеве; их роспись носит простой геометрический характер; много древних образов сохранила Филимоновская и Абашевская глиняная игрушка. Сейчас открыты и непосредственно исследуются и многие другие центры простейшей глиняной игрушки. Она характерна очень для северных и особенно центральных районов нашей страны, где глиняные игрушки распространены очень значительно, где мастера лепят фигурки коней и всадников, животных и птиц, некоторые из них служат свистульками (это, как правило, наиболее древний вид изделий), к которым можно присоединить и некоторые фигурки "кукол" – женщин; в них угадывается образ древней славянской богини, возможно, Мокши, Берегини или еше другого нам не всегда известного божества. Выполняемые вручную из белой или краской глины, как правило, раскрашиваемые, иногда покрываемые поливами, эти игрушки образуют яркую галерею народных художественных образов. Они условны, ярки по расцветке, обобщены по форме и выразительны в своих образах. Среди таких игрушек особенно выделяются игрушки, возникшие в крестьянстве, чаще всего вблизи городов, отразившие таким образом их влияния и некоторые из них, как ставшая наиболее известной посадско-городская, Вятская /Дымковская/ глиняная, раскрашенная и легко обожженная игрушка. Ее образы свистульки-кони (в них тоже отражено наиболее древнее содержание), куклы-"барыни", окрашиваемые, как писали в XIX веке в "фантастические" цвета. Продавались эти игрушки в Вятке, а другие глиняные игрушки в Туле, Ярославле, Москве и иных городах, как и в самих деревнях, в шумные ярмарочные дни и пользовались огромным успехом.

Вот этим, в основном глиняным игрушкам, и посвящена интересная и очень оригинальная по замыслу и подходу книга Леонида Латынина. Автор, широко известный как прекрасный поэт, в то же время часто обращается к народному искусству, к его образам, но, исходя, безусловно, из многого, что сделано наукой, он стремится проникнуть в игрушку ещё своим «поэтическим зрением», уловить часто то, что, может быть, не всегда доступно полностью несколько реалистичной науке. Он порою "угадывает" многое в смысле и значении образов народной игрушки. Леонид Латынин сосредоточил свое внимание на содержательности, на смысловом значении образа игрушек. Для этой цели он совершенно верно выбрал глиняные игрушки, в которых много больше, чем в деревянной, прослеживается глубокие архаические черты. Безусловно, автор использует часто в другой изобразительный материал, который фиксирует аналогичные образы народного искусства, скажем - прялки, вышивки, домашнюю утварь, обращается он и к фольклору и поверью, и обряду, но, поскольку только игрушка в полной мере живет и сегодня своей жизнью, связывая надёжно наше сознание и сознание предка, отделенного от нас веками и тысячелетиями. прежде всего исследователь обращается именно к игрушке. Внимательно всматриваясь в нее, автор старается проникнуть в смысл изображения игрушки, увидеть то, что часто сразу не видно. Он таким образом раскрывает перед читателем древнюю и в то же время очень содержательную суть на первый взгляд казалось бы, примитивных фигурок. В них затаены образы и значения глубокого давнего прошлого, проскальзывают и воспринимаются нами те черты и в какой-то мере и темы, которые возникли в древнейшем еще славянском языческом мире; именью эти стороны освещается им с большим тактом и интересом. Конечно, Леонид Латынин во многом старается «поддержать» себя такими значительными исследователями, какими являются, например, Борис Александрович Рыбаков, много сделавший в области «раскрытия» древнейших славянских образов божеств, представлений и мифов, содержащихся в фольклоре, в преданиях, мифах, былинах, сказках. И для автора игрушка – важный и убедительный материал для «разгадывания» порою того или иного интересного древнеславянского образа или представления, связанного с обожествлением природы, поклонением её силам, выраженном в сохранении во многих произведениях народного искусства, среди которых игрушка занимает не последнее место, черт доброй магии, желания благополучия, охраны от беды и напастей. Как пишет автор предлагаемой нами читателю книги – игрушка в те далёкие времена, ещё бывшая задолго до появления Киевской Руси, давалась ребенку как оберег, как охрана, но ребенок, что было естественно, начинал ею играть, через нее даже как-то познавать и некоторые образы мира; постепенно, с веками эта магическая суть выветривалась, правда, какая-та память о том, что это не только забава, но и нечто более важное, сохранялось среди крестьянства. Мне в Архангельской области в начале 30-х годов старики и старушки крестьяне рассказывали, что часто деревянных и глиняных коньков и птичек клали в конюшни, в загоны для скота, чтобы уберечь их от "хвори". Это сейчас мало кто знает, но такие сведения очень значительны, они подкрепляют нашу уверенность в магической, волшебной силе, свойственной игрушкам, по поверьям крестьянства в прошлом. Со временем магические стороны отпали, они уже не воспринимаются современным потребителем, но сохраняют игрушки свою силу благодаря высокой художественности, выразительности, оригинальности.

Не случайно поэтому Леонид Латынин выбрал сильное и глубоко точное название для своей книги. Он назвал ее «Искусство рода». И это верно. Именно через традицию, художественный опыт поколений конкретного рода сохраняются и передаются из столетия в столетие образы, их смысл, память о их символике, их сюжеты и способы, и формы художественной выразительности: в них и "память" о пластике и декоративности цвета, о некоторых видах орнамента, большей частью геометрического или упрощенного растительного.

Леонид Латынин, и это очень ценная сторона его труда, писал не только на музейных образцах, но осуществлял многочисленные поездки в центры выделки игрушек, был знаком с живыми мастерами, беседовал с ними, занимался "собирательством" игрушек. У него у самого имеется интересная и разнообразная коллекция игрушек. Леонид Латынин ставил своей первостепенной задачей раскрыть образную, содержательную суть многих фигурок, понять их смысл, часто находящийся не на поверхности, а в глубине, которая порою является своеобразным "подтекстом" обычному сюжету. Через это он пытается угадать и понять "единство родовой памяти", установить в своем исследовании живую связь с прошлым. Показать, как это прошлое продолжает жить в формах, в их изобразительной сути. Автор ставит вопрос: «в чем причина живучести и стойкости этого народного, игрушечного "ремесла"?», и отвечает следующими словами, как и дальнейшим ходом всего исследования: "прежде всего в стойкости и верности памяти народной тому, с чем были связаны и народные обряды, и народные веры, и народные обычаи. В какой-то степени это — глиняные книги (так образно автор называет игрушки - В.И.В.), которые мастера переписывают много веков подряд, как переписывали писцы "Слово о полку Игореве", прежде чем она стало достоянием нашей культуры. И народные мастера, лепящие игрушки по образцу и подобию игрушек, которые лепили их предки, передают искусство лепки и росписи из рук в руки много поколений, не прерывая этой традиции". Дальше он образно говорит: "В каком- то смысле народная игрушка - это глиняные воспоминания об исконно русском пантеоне, глиняное искаженное эхо древнерусских богов. Поэтому речь и пойдет об образах, зафиксированных народным сознанием на ткани, дереве и в глине".

Эти вступительные слова указывают на смысл, на содержание его работы, на поставленные цели. Поэтому мы привели их достаточно полно.

Автор верно пишет, что народное искусство - это искусство рода, из которого выделилось профессиональное искусство, заменившее коллективное, где преобладало общее. Рассматривая игрушку, Леонид Латынин, и это он делает, с моей точки зрения, верно, делит ее на игрушки, посвященные тем или иным мотивам. После введения, в главе «Родословная игрушки» развертывается картина того, что лежит в "истории" игрушечных образов, в образцах, представлениях и т.д. В следующей главе даны поверия и образы, связанные с таким чисто русским материалом, как дерево. Глава так и озаглавлена «Дерево». Здесь интересные мысли о «Древе жизни", чей образ буквально пронизывает, наполняет многочисленные виды изображений и, в основном, орнамента в народном искусстве. Здесь приведены соответствующие мифы, сказки, обряды (Семик и другие). Автор даже иногда обращается к мифам и легендам других народов (Индии, Африки, ищет их начала на древнем Востоке; в этом он повторяет, и это очень ценно, некоторые идеи В. Стасова, тоже часто искавшего соответствия русскому народному орнаменту в восточных древних мотивах и орнаментах).

Следующие главы посвящены игрушке, связанной с образом медведя, оленя, бабы-женской фигурки, коня (конька), птицы и других животных (коров, козлов, баранов, лягушек). И, наконец, работа завершается страницами, где речь идет об орнаменте, но об его знаковом смысле, о значении, т.е. о его символике, которая не менее содержательна, как показывает это автор, чем изобразительные мотивы.

Автор верно пишет о том, что «орнамент в своем первородном виде — это немое магическое заклинание, которым покрывалась поверхность ритуальных пещер, фигур и посуды. Позже эти магические немые заговоры и заклинания будут перенесены на вышивку, прялку, глиняную игрушку. Наша история и летописи сохранили множество примеров участия этих немых заклинаний в магических обрядах и ритуалах, которыми предки воздействовали на природу и мир».  Мне это приятно отметить потому, что в моей небольшой статье к вышедшему недавно альбому "Резное и расписное дерево в собрании Смоленского Музея" (из-во "Советская Россия", I985 г.) я пишу о том, что «сейчас все более ясно, что декоративно-прикладное искусство народа тесно переплетено с его устным творчеством: в его формах можно видеть образы древних поверий о природе, где царили солнце, небо, земля, вода и другие стихии, - они были благодетельны к человеку, а произведение народного искусства становилось как бы «изобразительным заклинанием», обращенным к ним».

Книга Леонида Латынина безусловно новая страница в прочтении нашего русского народного искусства, и он взял то, что в нём является не меняя важным, задачу раскрыть и понять присущую народному искусству содержательность. Народные образы и орнаменты - не только красивые произведения, радующие глаз формами и красками, но заключающие в себе большой символический, подчас очень глубокий смысл, уводящий нас к сказке, былине, к народному древнему обряду, поговорке и пословице.

Нас ещё к народному искусству привлекает его необычайная искренность, своеобразная лиричность и задушевность. Оно волнует нас также сильно, как волновало и трогало наших далёких предков. Так прошлое смыкается с настоящим, от лучшего, что есть в прошлом, протягиваются к нам живые и действенные нити.

Я убежден, что книга Леонида Латынина будет хорошо встречена читателем.

В.М. ВАСИЛЕНКО

24 июня 1985 года, Москва